|
|
|
Современная классика
Григорий Ревзин
Любовь на витрине
XVIII-MMVI - 10.08.2006
Деталь фасада (статуя Лоренцо Медичи)
Фрагмент фасада с двумя ордерами
Возникает компиляция из архитектур Рима и Ренессанса, которая, пожалуй,
создает ощущение если не перенасыщенной, то уж во всяком случае агрессивной
деталированности. Опять же, никаких объяснений тому, зачем это делается, я
придумать не смог. Мне не кажется, что это органичное решение. Не потому, что я
считаю необходимым придерживаться точности исторической стилизации (на мой
взгляд, язык классики внеисторичен, и все эпохи могут сосуществовать рядом), а
потому, что у ордеров Рима и Ренессанса разный пропорциональный строй, разная
масштабная линейка, и одно в другое не монтируется.
Вид «донжона»
Ренессанс любит ордер малых форм, легко вставляя в композицию импостики,
консольки, волютки и т.д. Римская архитектура даже в чрезвычайно украшенных
случаях (как в эпоху Адриана) не склонна позволять себе располагать рядом с
большим ордером мелкий ордерный декор, выстроенный на отношениях несущих и
несомых частей – если уж там используется гигантский ордер, то все остальные
украшения сугубо орнаментальны. Бархин перемешал одно с другим, в результате
получив на фасаде не один и не два, а целых три масштаба – колонн гигантского
ордера, колонн аркады и ордерного обрамления оконных и дверных проемов. Особенно
обидно за Лоренцо, попавшего именно в унизительно мелочный масштаб, более
приличествующий сатирам и путти, а не герцогам.
Обрамление малых окон с «третьим» ордером
Я не могу найти другого объяснения этому сочетанию, кроме того, что все
использованные детали показались Дмитрию Бархину невероятно красивыми. Тут я
готов его понять, потому что все сделанное им и нарисовано, и вылеплено с
изумительным качеством. Такой материал, такие детали было просто грех не
поместить на фасад в максимально возможном количестве. Они и помещены.
Детали фасада
Удивительные обстоятельства заказа позволили здесь архитектору создать
своего рода витрину, на которую можно поставить все, что он любит. Эта витрина
носит достаточно приватный характер – фасад не обращен в город и практически
ниоткуда не виден. С этой стороны в здание даже нельзя войти. Архитектор здесь
не решает никаких утилитарных задач, кроме задачи любви и восхищения. То есть
вводит гигантский масштаб не потому, что ему необходимо гармонизировать ордером
большую форму, а просто потому, что любит римскую величественность; вводит
мелкий масштаб не потому, что хочет создать переход от крупной формы к малой, а
потому, что ему любезна ренессансная подробность декора, образующего собственный
пропорциональный строй. Он подкупающе демонстрирует, как все это прекрасно, как
он всему этому радуется, как ни от чего не готов отказаться – так что хотя
традиционно архитекторы-классики как-то выбирают, сухопутный или морской фасад
они создают, здесь рядом появляются когтистые лапы львов и морские раковины. Все
вместе, всего побольше, ведь другого случая построить такую витрину своей любви
может не представиться. Винкельман определял классику как благородную простоту и
спокойное величие – тут получилось благородное благородство и величественная
величественность.
Вид со стороны «донжона»
Здесь есть античность, есть Ренессанс, но есть еще нечто третье. Разглядывая
этот фасад Дмитрия Бархина, я думал о сталинских архитекторах, наследником
которых он является. Сталинская архитектура – это соединение высочайшей, никогда
прежде не случавшейся в истории России профессорской архитектурной культуры и
более или менее людоедского заказа. Глядя на сталинские здания, довольно часто
думаешь: как жаль, что эта профессорская культура не могла проявиться сама по
себе, так чтобы архитектура была про любовь не к колхозной жизни, а
непосредственно к Палладио. Мне кажется, что Дмитрию Бархину странности судьбы
предоставили именно эту возможность – выразить высокую, профессорскую
архитектурную культуру саму по себе. И теперь мы можем понять, как это выглядит.
<<вернуться
|
 |
|
