Современная классика

Григорий Ревзин
Дом Белова
XIII-MMV - 27.03.2005

План жилого этажа

Вообще непонятно, когда же этот дом сделан. Когда угодно мог быть сделан. Всегда здесь стоял, с тех пор как Университет построили. Никогда не мог быть сделан. Нигде не было такого смешения приемов. Ну, в самом деле, как прикажите датировать дом, если в нем есть откровенно эклектические накладные пилястры (1890-е), неоклассические рельефы (1910-е), Ар Деко (1930-е), коринфские колонны то ли из ампира, то ли из послевоенного сталинизма – все сразу, вместе, одновременно? Полная мешанина. Но вот ведь все смешано, а как-то крепко это у него получилось. Не разваливается на части, не членится на пласты, и это вот вытягивание из дома того или иного временного пласта – совершенно искусственное дело. Наоборот, все это срослось в очень крепко нарисованный дом. Хотя каждая из этих «классик» – от классицизирующей эклектики до послевоенного сталинизма – полностью отрицала предшествующие, и срастись вместе они не могли никак.

Развертка дворового фасада
Развертка уличного фасада

Тут есть одна особенность, на которую, пожалуй, стоит обратить особое внимание. Возьмем этот же самый портик. Четыре колонны несут аттиковый этаж, и в нем четыре окна, и понятно, что за ними – квартира. Так что если пытаться ответить на вопрос, зачем тут эти колонны, то у них есть довольно понятное предназначение – нести эту квартиру. Без них она не то что упадет, но как-то в ней будет неуютно. Или вот, скажем, карниз, прорезанный балконами. Видно, что вот этот балкон и два соседних окна принадлежат одной комнате, и для нее этот гипертрофированный карниз кажется цоколем, который ее зрительно укрепляет. Или вот эти раппортные башни на дворовом фасаде. Видно, опять же, что каждый квадрат этого раппорта – отдельное пространство, и каждая из них получает свой характер. Или рельефы. Они как-то мелковаты для дома в целом, но, с другой стороны, рядом с окном, под которым они располагаются – в самый раз, и опять же возникает ощущение, что это так украшена квартира, которая за этими окнами находится.

Вид с улицы Косыгина

Если начать разбираться с системой декора этого дома не в стилистическом, а в масштабно-композиционном отношении, то вдруг осознаешь, что каждый элемент декора привязан к группе окон, за которыми опознается квартира. Этот дом так собран из квартир, что видно, где кончается одна и начинается другая, и в этом его принципиальное отличие от сталинской архитектуры. Сталинская всегда устроена так, что система декора – неважно, Ар Деко, или строгая классическая – принадлежит дому в целом, а окна – это равнонапряженная одинаковая сетка, что-то вроде казармы, и она к декору никакого отношения не имеет. Декор принадлежит дому в целом, дом в целом принадлежит городу, а то, что он разделен на одинаковые клеточки и эти клеточки заселены людьми – это случайное и неприятное обстоятельство, которое архитектура ни в коей мере не осмысляет, и достаточно взглянуть на боковые крылья дома Голосова на бульваре, чтобы в этом убедиться. Собственно, в декоре лужковского стиля остается то же самое, и, кроме отвратительного качества деталей, там всегда ощутим экономический принцип, когда площадь внутри дома принадлежит девелоперу, а фасад, извините, городу, и одно к другому не имеет отношения. У Белова другой принцип – декорирован не дом, а его квартиры. Это у квартиры есть портик, ради нее прорезаны в карнизах балконы, повешены рельефы, это она вышла во двор сплошным остеклением и т.д. Так строили не в сталинское время, а в эпоху эклектики, и этим объясняется особый измельченный масштаб домов графа Сюзора или Андрея Штакеншнейдера. У той архитектуры была принципиально иная философия. Корпус исторических реминисценций воспринимался не столько как украшение города, сколько как выражение достоинства жилья. Дом строился не как объем, который нужно декорировать в целом, а как соединение квартир, которое необходимо гармонизовать. Этот принцип построения дома был куда как далек и от советской идеологии, и от архитектурных идеалов авангарда. И там и там он представал как архитектурное выражение буржуазности, и в этом была своя логика. Такая архитектура достаточно ясно говорит о неприятии «больших» идей, некоего художественного диктата. Единственная идея, которую такая архитектура проводит – это ценность приватного, право квартиры на эстетический комфорт, это программа скорее социальная, чем эстетическая. Архитектура здесь никого не ведет – напротив, ее ведет благополучие богатого и ценящего собственное достоинство общества.

Входная часть с портиком

Эклектика как период закончилась вместе с веком историзма, и вместо нее пришли большие идеи – неоклассицизм и авангард. А потом они кончились. Можно сколько угодно бороться за модернизм или за классику, но очевидно, что претензии того и другого на статус больших идеологий обосновать трудно. Когда смотришь на дом Михаила Белова, то вдруг понимаешь, что это – прежде всего отказ от такой претензии. Это возрождение эклектического принципа, когда самым ценным является разнообразие возможностей. Только к тому арсеналу выразительных средств эклектики, которые у нее были в XIX веке, добавилось все то, что случилось с архитектурой в ХХ – и конструктивизм, и Ар Деко, и академическая линия сталинской архитектуры. Все это срослось просто потому, что существует как коллекция всего достойного для качественного жилья. Точно так же и в жанровом отношении Белов собирает все то, что в принципе полезно для клубного дома. Английский клуб на Тверской строился как дворец – отлично, возьмем элементы дворца. Возьмем и санаторий, вернее то, что в нем для жизни приятно и полезно. В Москве сталинские дома – это самый престижный вид жилой архитектуры, отлично, возьмем что-то и от сталинского дома. И от петербургской эклектики, и от неоклассики 1910-х гг. – отовсюду понемногу. Никакой специальной программы здесь не нужно, никаких цитат и приемов особенно акцентировать не надо. Надо просто брать, что хорошо. И все органично срастется.

<<вернуться       далее>>

вверх