Григорий Ревзин
Уникальность пространства
XIII-MMV - 27.03.2005

Панорама Пальмиры от лагеря Диоклетиана

Зачем архитектуре скульптура?

Гюнтера Доменига можно было бы назвать деконструктором до деконструкции и дигитальным архитектором докомпьютерной эпохи. Его собственный дом – Штайнхауз – датируется 1977 годом, но кажется, что это здание не могло появится раньше 1995, и весь Фрэнк Гери здесь уже есть. Его Z-Ваnk в Вене – 1979 год, фасад этого здания оплывает так, будто его потянули мышкой в трехмерной компьютерной модели. Конечно, он отличается от своих соседей по деконструкции, он более поэтичен, его пространства не просто аттракционы, но пытаются ухватить некую художественную тайну, он не столь увлечен техногенными образами, как его соседи, он совсем не декоративен. И тем не менее, в пространстве «вызов-ответ» его архитектуру правильнее рассматривать как вызов современной тяги к трансформации пространства в целом, искать именно здесь точки диалога с классической архитектурой, рассматривать Доменига как фигуру, ответственную за современную криволинейную архитектуру в целом.

Она – криволинейная архитектура – движется в сторону скульптуры настолько активно и дружно, что проблема архитектуры как скульптуры возникает вроде бы сама собой – как актуальный вопрос творческой практики. Однако стоит задуматься о той же проблеме теоретически, и она начинает растворяться, как бы намеренно ускользая от анализа. Любая архитектура представляет собой рукотворное трехмерное тело, чья форма претендует на художественное осмысление – и с этой точки зрения любая архитектура есть в некотором роде скульптура (собственно в том, в котором скульптура не должна ничего изображать, а быть просто художественной деятельностью в трехмерном пространстве). А уж классика всегда скульптурна, потому что колонна и есть скульптура. Но и без колонн архитектура бывает скульптурна – вспомним Роншанскую капеллу Ле Корбюзье. Словом, вместо анализа возникает какая-то каша из трюизмов, и это само по себе забавно.

С одной стороны, все звезды современной архитектуры мнут, гнут, рвут и вытягивают пространство и форму, вовсю превращают свои здания в скульптуры. С другой стороны, оказывается, что делать им это незачем, потому что архитектура и так всегда скульптура, и в особенности классическая, но также и в особенности модернистская, например Роншанская капелла.

Очевидно, что дело в неверной постановке вопроса. Я думаю, стоит зайти с другой стороны и попытаться понять, в каком смысле архитектура не есть скульптура. Тогда станет понятно, зачем она к скульптуре стремится.

Она не есть скульптура в тривиальном функциональном смысле, в ней спят, едят, работают, торгуют и все остальное. Это не имеет отношения к художественной стороне дела, но дает основания для аналогии. Существует целый ряд других пространственных объектов функционального назначения, которые никакой скульптурой не являются. Например, автомобили, поезда, самолеты, палатки, как торговые, так и туристические и т.д. и т.п. Все то, что производится промышленным путем и не претендует на уникальность. Аналогичным образом архитектура, созданная под выполнение функции и не претендующая на уникальность, также не является скульптурой и не имеет с ней ничего общего. Например, если с Роншанской капеллой действительно возникают вопросы, то с пятиэтажками их нет. Они ничего общего со скульптурой не имеют.

Подчеркнем, что речь идет об образной стороне дела, не о буквальных различиях в производственных процессах, но о программном выражении этого различия. Например, бюсты В.И.Ленина выпускались в СССР промышленно, но в образном отношении претендовали на уникальность художественного изделия. С другой стороны, любой дизайнерский прототип по методу изготовления является уникальной скульптурой, однако же в образном отношении стремится к тому, чтобы быть тиражируемым промышленным изделием. То же происходит и с архитектурой. Специфика советской строительной промышленности делала каждую пятиэтажку уникальным произведением, но они на это никоим образом не претендовали. С другой стороны, возведение буквальной копии афинского Тезейона в Вене никоим образом не сделало ни сам храм, ни эту копию тиражируемым изделием с точки зрения его образа.

Различие предельно просто – есть пространственные объекты, которые говорят о себе: «я уникален», а есть те, которые заявляют: «я один из множества таких же», и на эти заявления работают все их образные характеристики. Так вот, специфика архитектуры модернизма заключается в том, что все образные характеристики даже уникального здания говорят о его тиражной природе. Оно будто бы собрано из конструктора (в значительной степени это так и есть), а композиция из конструктора является не столько уникальным произведением, сколько демонстрацией возможностей конструктора в целом. Неомодернистская архитектура разрушает именно эту образную тиражность – даже собранная модель, после того как ее погнули, смяли и растянули, становится уникальным телом, никакими характеристиками конструктора не предсказанным.

Именно в этой плоскости встает сегодня проблема тяготения архитектуры к скульптуре. До того момента, пока архитектура не начинает собираться из промышленно изготовленных элементов и, по сути, не превращается в род дизайна промышленных объектов, проблемы как таковой нет. Архитектура и скульптура являются родственными видами художественной деятельности с различными функциями. Но сегодня ситуация совершенно иная. Архитектура стремится к скульптуре постольку, поскольку скульптура создает ее уникальность.

НИКОЛАЙ ЛЫЗЛОВ
Принципиальное различие скульптуры и архитектуры кроется в отношении к окружению. Скульптура всегда работает на противопоставлении; ее «отличность», «отдельность» противоположна тому, что находится вовне. Скульптуры, поставленные вместе, либо образуют единую композицию (скульптурную группу), либо превращаются в свалку (пример – Сад скульптур ЦДХ или кладбище). Архитектура, напротив, подразумевает способность зданий объединяться в единую ткань города, создавая специфичную материальную среду. Таким образом, отличие архитектуры от скульптуры в том, что архитектура не только имеет собственное внутреннее пространство, но и создает макроинтерьер – образует городские площади, улицы и т.д. Конечно, существует тип здания, оппозиционного среде – от садовой беседки до музея Фрэнка Гери в Бильбао. Они в достаточной степени присваивают скульптурные свойства и поэтому стоят для меня на архитектурной периферии. Два музея Гери рядом – абсурд.

АНТОН НАДТОЧИЙ
Не люблю я скульптуру. Скульптура не оперирует пространством, она оперирует внешней формой. Архитектура изначально содержит в себе определенную программу развития пространства изнутри-наружу. Эта программа определяется функционально. Можно, конечно, рассматривать архитектуру как скульптуру с богатым внутренним содержанием. Но тогда нужно понимать, что именно «наполнение» определяет пространственные (в том числе и экстерьерные) параметры; если происходит разрыв между содержанием и внешним образом, как например у Старка, когда скульптурная форма нарезается внутри на этажики, то, по моим критериям, это плохая архитектура. А какая скульптура – сложно оценить. Тоже, наверное плохая. Такая неадекватная архитектура называется «дизайн». И решается с помощью чисто декоративных, дизайнерских приемов, призванных эту неадекватность замаскировать.

далее>>

вверх