|
|
Современная классика
Григорий Ревзин
Петербург поздней античности
VIII-MMIII - 11.11.2003

Подготовительные
рисунки
Атаянц довольно парадоксальный
случай классициста, который придирчиво
оппонирует Палладио. Палладио,
реконструируя античную виллу, допустил
массу ошибок. Да, видимо в поздней
вилле без атриума плановая структура
была примерно такая: глубокий портик,
вестибюль – коммуникационная зона,
далее по оси большой двусветный зал,
выросший из атриума, жилые помещения
и лестницы симметрично от центральной
оси налево-направо. Но вот идея Палладио, что портик в жилой архитектуре
украшался фронтоном (на том основании,
что храм – дом бога, и форма якобы
пришла из жилой архитектуры) – это не
выдерживает никакой критики. Нет в
жилой архитектуре римлян фронтонов. А
идея купола с бельведером над центральным залом? Произвольное допущение.
Нет, все было не так. Вот, изволите видеть
– ни на одном портике нет треугольного
фронтона, купол если появляется, то
только в вестибюле, и то очень поздно, и
никак не в центральном зале. Нет никаких
оснований выстраивать общую композицию в симметрично иерархизированном
духе императорского форума, напротив,
это сельская вилла, здесь все свободно
и живописно, и как Вы, маэстро, могли
забыть про термы, как раз голубятен,
которые вы тут придумали, в античности
могло и не быть, а вот без частных терм
жить невозможно, римляне, в отличие от
ваших современников, имели похвальную
привычку мыться.

Разрез по двору

Поперечный разрез

Продольный разрез дома с
системой двух дворов
При этом оппонирование неожиданно
артистично. У Атаянца автор дома
– вроде как не он сам, а кто-то вроде
лирического героя в литературе, от имени
которого ведется повествование. Этот
«Атаянц», с немецкой педантичностью
исправляя ошибки Палладио, комически
ошибается сам. Он принимает структуру
кирпичной кладки античных стен – с их
заложенными арками, сетчатой кладкой и
даже дырками для мраморной облицовки
– не за техническую стену, а за особый
римский тип орнамента, и тщательно его
воспроизводит. Соединение кирпичной и
мраморной фактур, случайно возникшее
в руинированных памятниках, он считает
концептуальным приемом и разыгрывает
на этой основе достаточно сложную
партию. Всякому, кто сталкивался с
римскими руинами, ведомо то странное
ощущение резкого уменьшения масштаба,
которое происходит, когда на фоне
величественных, почти геологических
образований стен проявляются фрагменты
ордерных деталей, из-за этого термы
Каракаллы кажутся на порядок крупнее
терм Диоклетиана, переделанных
Микеланджело под храм. На самом деле,
наверное, пока с римских зданий не
оторвали мраморную облицовку, все они и
не знали того циклопического масштаба,
который отличает их сегодня. Однако
же Атаянц строит свои виллы так, будто
в римской античности всегда было два
масштаба, «кирпичный» и «мраморный»,
первый героический, государственный, имперский, второй камерный, соотносимый с частным лицом, с индивидуальным
любованием красотой скульптурной
формы. Мраморный портик в гигантской
кирпичной арке – самый яркий пример
такой игры с масштабом.

Максим Атаянц
Проект частного жилого
дома под Киевом.
Главный фасад, дворовый
фасад


Подготовительные
рисунки
Это ошибка (Атаянц, в отличие от
«Атаянца», о ней знает), но какая
удачная! Она разрешает противоречие,
которое сегодня возникает у каждого, кто
строит себе дом с опорой на классическую
традицию. Он попадает в ситуацию,
когда дом кажется древнее его самого,
когда это чужой дом, построенный им. От
этой чуждости невозможно отделаться,
и то, что для более спокойных обществ
кажется естественным и само собой
разумеющимся (дом предков, дом
дедов), то для России сегодня превращается в серьезную психологическую
проблему. Этим приемом двух масштабов
Атаянц «узаконивает» отчуждение.
«Чуждость» оказывается встроенным
слоем архитектурной формы, стены с их
странными «следами-орнаментами», с их
гигантским масштабом – это чужой слой.
А на его фоне существует более гуманный,
человечный – слой ордера.
Это я к тому, что вся игра в исторические маски, в современника императора
Гонория или же в современника Палладио,
на самом деле есть парадоксальный способ
оформления очень современного мироощущения. Эти «чужие» кирпичные стены
работают так же, как минималистические
металлические поверхности или сплошное
остекление, ни там, ни там ты не должен
оставлять следа, и то и другое равно
«дистантно» и в отношении контекста, в
котором оказывается дом, и в отношении
его обитателя.
Дома Атаянца, в отличие от его
коллег по обращению к исторической
традиции, невероятно сдержанны, в них
больше благородства, чем богатства. Это
две уникальных виллы, рафинированным
образом продуманные, но при этом продуманные так, будто это рядовая застройка,
две из тех тысяч, фундаменты которых
находят по всей римской Европе. Если
это любовь к Риму, то из протестантских
территорий, полагающих главным
достоинством дома неброскость, умение
спрятаться в уместность незаметности.
Я думаю, если бы Атаянц не «заболел»
ордером, он бы строил очень европейские
дома, немецкие, швейцарские или даже
финские.
Он, однако же, заболел, и здесь, мне
кажется, современность его мироощущения выражается не менее определенно. На
самом деле, разумеется, все эти реконструкции сознания человека, который на
рубеже IV и V веков строит себе римскую виллу в ощущении резкой враждебности
окружающей среды и укрывает ордер
от варваров в глубину стены – не более
чем интерполяции совсем другой эпохи.
Возможно, что тогда носитель высокой
классической культуры среди варваров
думал иначе, скажем, полагая себя
просветителем, тем более что и варвары
склонны были просвещаться, довольно
быстро меняя свой авангардный «звериный стиль» на 500 вилл южных графств
Британии. Строить вопреки неисправимости существующего варварского контекста
– это не римское ощущение. Сегодняшнее.
<<вернуться
|
 |
|