|
|
|
Сергей Ходнев
Вода—Отражения
Константинопольские цистерны
V-MMII - 06.11.2002
И в самом деле, архитектура цистерны своей сакральностью напоминает не столько
стоящую неподалеку Айя Софию, сколько более сумрачный и таинственный интерьер
Сан-Марко. А сакральность в ней читается совершенно отчетливо, вопреки абсолютно
нейтральному функциональному предназначению. Аналогичных пространств светского
характера от Византии не осталось. Был, конечно, Большой дворец в Константинополе, были также Влахернский и Вуколеонский
дворцы, которые, если верить хронистам, включали не менее грандиозные парадные
залы, но от них мало что сохранилось. Здесь парадность вроде бы не подразумевалась,
более того, и разглядеть хоть что-либо в подробностях без электричества было
невозможно. Тем не менее, строители пошли на то, чтобы колонны увенчать резными
мраморными капителями. Мысль, если призадуматься, редкостной извращенности с
античной точки зрения: резной мрамор, который так и просится на яркое солнце, да
еще и биоморфная коринфская капитель со всей ее органичностью запрятаны в
подземную тьму, которую присутствие воды делает, если можно так выразиться, еще
более темной.
И вот здесь лежит та черта, которая уникальность цистерн как памятника
византийского зодчества переводит в уникальность совершенно иного плана. Это
случай, когда архитектура не просто работает
с чистым первоэлементом (в данном случае водой), но и обращается к самому глубинному
языку, языку уже не символов, а архетипов. Ведь не крестовые своды
вызывают у посетителя почти физическое чувство сакральности,
которое заставляет его двигаться по мосткам
над водой по возможности молча, будто в боязни потревожить что-то. Здесь все пространство само по себе обретает то, что Юнг называл «нуминозностью» – способность
непосредственно затрагивать бессознательное, вызывая у человека ощущение некоей
неодолимой силы. Несмотря на электричество и «Весну» Вивальди, трудно отделаться от
чувства, что ты, по ахматовскому выражению, уже миновал Лету и иною дышишь
весной – вечной, печальной и бессолнечной весной античного Аида. Именно тамошние
подземные реки, а не византийские горожанки, пришедшие по воду, возникают
здесь перед глазами. Это симптоматично. «Flectere si nequeo superos, Acheronta
movebo» – «Если небесных богов не склоню, Ахеронт всколыхну я». Эта цитата из
Вергилия не случайно очутилась на обложке книги, приоткрывшей двадцатому веку
«древней ужас» душевных глубин: «Толкование сновидений» Фрейда.
Детали колонн константинопольской цистерны Филоксена или
Бин-Бир-Дирек («Тысяча и одна колонна») в Константинополе
(Стамбуле)
Цистерны с исчерпывающей полнотой вобрали в себя весь тот неподъемный
ассоциативный ряд, который в мифологии и психологии тянется за образом воды: вода –
женское начало – нисхождение – тьма – смерть – иной мир. И опять неслучайной
оказывается ассоциация с Венецией: ведь ее мифологизация в европейской литературе
и искусстве последних веков тоже строится на сходной системе образов, что, кстати,
и придает потусторонний характер иррациональному «венецианскому эросу».
Общение с темной и влажной бездной, первобытным лоном, во мраке которого
дремлют тайны мироздания – это не только мистериальное посвящение, но и психологическая метафора. И тут вновь появляется
Асмодей. Посмотрим на Юстиниана: он и его супруга Феодора – вроде бы канонизированные Церковью святые. Но при этом страницы
«Тайной истории» Прокопия Кесарийского, посвященные деятельности этой пары,
рисуют ее оборотную сторону в таких красках, какие удивили бы даже маркиза де
Сада: он – циничный и жестокий маньяк, она – бесчеловечная нимфоманка. И если
главным архитектурным деянием Юстиниана-святого остается храм Софии, то его же
инфернальная изнанка должна была также проявить себя в архитектуре. И она,
безусловно, это сделала.
В средневековой христианской культуре персонификация города – это почти всегда
женский образ, особенно если речь идет о столице. Как и Венеция, Константинополь,
пускай и не имея каналов, тысячу лет был не менее царственной «Владычицей моря»,
суетной, блудной, кровожадной и сказочно богатой. Византийская столица – один из
немногих городов, к которым на полном серьезе применяли апокалиптическое
пророчество о вавилонской блуднице. И вряд ли безосновательно: помимо прочих текстуальных совпадений, «Жена»-Константинополь действительно «сидела на водах».
Но если ее дневная, очевидная сторона – это «Великая Церковь» и залитый солнцем
Понт, то теневая, глубинная (если угодно, подсознание города) – это призрачные
колонны и недвижная вода Юстиниановой цистерны.
<<вернуться
вверх
|
 |
|
