Ответ: На чужой земле
II-MMI - 17.12.2001

Зачем это было

Когда колонии освобождались, Россия переживала это в терминах марксистско-ленинского им сочувствия, видимо подсознательно подготавливая свое нынешнее с ними отождествление. Но точка зрения на процесс освобождения была не только у освободившихся, но и у тех, от кого освободились. Достаточно вспомнить Киплинга, Ивлина Во или Альбера Камю, десятки фильмов и книг. Я уже упомянул экзистенциализм. Тема конца империи переживалась английской и французской культурой чрезвычайно остро, а по времени это совпало с концом экзистенциальной школы. Бессмысленность жертв при захвате, бессмысленность жизни среди захваченных и бессмысленность конечного ухода от них стала актуальной иллюстрацией основной для экзистенциализма темы бессмысленности человеческого бытия. Именно здесь возникла культурная мифология колониализма как героического поражения. Тема, жанр архитектуры колониализма может быть понят как архитектурное выражение этой мифологии не потому, разумеется, что древние римляне или даже Леченс вдохновлялись размышлениями Андре Мальро о действии как единственном смысле действия. Просто для России это на сегодняшний день естественный тип восприятия подобных предметов. Советские плотины в Киргизии, стадионы в Таджикистане, палладианские кинотеатры в горных селениях Кавказа и высотные здания Варшавы и Риги теперь смотрятся именно в жанре героического поражения. Именно с этой точки зрения стоит, мне кажется, взглянуть на тему, с которой сталкивается модернизм и классика. Представьте себе, что в глухом лесу вы встречаете колонну. В России есть еще специфический жанр колонизации собственной территории, так что это довольно распространенное явление. Что в мире заброшенных дворянских усадеб, что в мире заброшенных сталинских санаториев -- и там, и там постройки брошены, а парки превратились в леса. Представьте себе также, что встречаете в лесу заброшенный остов металлической конструкции. Это тоже распространенное явление в ландшафте постиндустриального состояния России. Так вот, мне кажется, что высказывания, которые прозвучат в том, и в другом случае, будут различаться только одним. И колонна, и металлическая конструкция покажутся вам при этой встрече совершенно неуместными. Но в случае с колонной -- это неуместная величественность прошлого, а в случае с металлической конструкцией -- неуместный мусор прошлого. Это различие, вроде бы, сводится к тому общеизвестному (хотя от общеизвестности и не менее занимательному) факту, что современная архитектура плохо стареет, и в отличие от классики, движущейся в сторону величественных руин, движется в сторону ничтожного мусора. Но почему так происходит? Мне кажется, что разница в предъявлении прошлого как ничтожного мусора и прошлого как величественного совершения вовсе не является результатом постороннего воздействия времени на модернистское или классическое здание. Это основа собственных программ классики и модернизма. Классическая постройка с самого начала, с момента своего построения, а не через сто лет после, говорит о прошлом как о грандиозном совершении. Модернизм с самого начала утверждает, что прошлое есть ненужный мусор. В прошедшем времени они не меняются, но лишь остаются самими собой. Классика продолжает говорить о величественности прошлого, модернизм -- о его ненужности. Архитектура колониализма добавляет к этому лишь один аспект. Поскольку за ней всегда -- творческий жест, всегда деяние, и более ничего -- она говорит только о человеческом действии. И, соответственно, величественной или ничтожной оказывается человеческая жизнь. И там, и там это поражение, вопрос только в том, что после него остается. Величественные руины или просто мусор. Архитектура обычно рассматривается с точки зрения того, как нам жить. Это, безусловно, очень важный ее аспект. Но есть еще один, который также постоянно сопровождает архитектуру. Она отвечает на вопрос, зачем мы жили. По разному. Например -- чтобы стать никчемным мусором. Или -- чтобы поразить величием действия. Так что это вопрос экзистенциальной стратегии -- не более того.

<<вернуться  

вверх