Школа

Владимир Седов
Высотные здания позднего сталинизма
XVIII-MMVI - 10.08.2006

А.Н. Душкин и мастерская. Высотное здание МПС Первоначальный вариант Перспектива. 1947 г. ГНИМА–МУАР

Среди московских высотных зданий особое место занимают здание МИДа на Смоленской площади (1948–1953) и жилое и административное здание МПС на площади Красных Ворот (Лермонтовской). Оба этих сооружения первоначально проектировались без венчающих башен с венчающими шпилями или шатрами, но прямо в процессе строительства эти башенные завершения на зданиях все же появились. Москвичи, показывая МИД, всегда рассказывают анекдот о том, что проезжавший мимо этого здания Сталин спросил: «Где башенка?», и наверху уже готового сооружения срочно установили башенку. Однако эта история, которую с некоторыми изменениями рассказывает в своих «Записках зеваки» писатель Виктор Некрасов²¹, судя по всему, абсолютно правдива.

В своих воспоминаниях А. Н. Душкин, автор здания МПС, рассказывает: «Начало проектирования было необыкновенным, о чем стоит упомянуть. Первоначально задания авторам фактически не было выдано, а было лишь высказано пожелание компоновать эскизы с учетом окружающей среды, причем объемы и высоты здания предварительно не были определены. По существу, авторам была дана полная творческая инициатива»²². Эта предоставленная творческая инициатива привела к тому, что два здания не имели башен и шпилей в завершении. В здании на Смоленской площади, спроектированном абсолютным к тому времени классиком В. Г. Гельфрейхом и давно работавшим с ним М. А. Минкусом, подчеркивалась фронтальная композиция, а также переработанный церковный мотив пятиглавия, который особо отмечает в композиции сооружения В. К. Олтаржевский: «Характер кружевного завершения его высотной части и принцип пятиглавия в построении объемов сближают архитектуру здания с образами русской, в частности московской, архитектуры»²³.

А. Н. Душкин. Высотное здание МПС (еще без шпиля). Перспектива от Каланчевской площади. Слева – башня Казанского вокзала, справа – гостиница «Ленинградская». 1948–1949 гг. ГНИМА–МУАР

В проекте здания МПС, выполненном в 1947 г. А. Н. Душкиным, главным архитектором архитектурной мастерской этого министерства, короткий шпиль был, но он помещался на завершенном шлемовидным куполом круглом барабане, который, несмотря на наличие пятиконечной звезды, напоминал больше об Ар Деко и Нью-Йорке, чем о русских традициях. Облик этого проекта посчитали не совсем удачным, чем и воспользовался главный архитектор Москвы Д. Н. Чечулин, «укрепивший» Душкина Б. С. Мезенцевым, ставшим соавтором проектов 1948 г. В этих проектах сначала появилась квадратная в плане венчающая башня с нарышкинским по форме завершением, но без шпиля, а затем возник и шпиль, окончательная форма которого установилась в 1949 г., что дает основание отнести пожелание Сталина о башенках к концу 1948 или началу 1949 г. Вот что об этом рассказывает архитектор М. В. Посохин, один из авторов «высотки на площади Восстания»: «О вкусах И. В. Сталина мы, молодые архитекторы, узнавали через вышестоящих людей и рассказы окружающих. Видеть и слышать его мне не приходилось. Особенно четко его вкусы проявились при проектировании высотных домов в Москве, увенчанных по его желанию остроконечными завершениями (говорили, что Сталин любил готику). Передал это задание Кожевников через своего помощника»²⁴.

То, что такое пожелание было высказано, подтверждает и А. Н. Душкин, который в своих воспоминаниях рассказывает: «В те дни, когда завершалось строительство высотных домов, еще не были выявлены верхние венчания в двух зданиях, а именно в высотном доме на Смоленской (здание Наркоминдела) и в административно-жилом доме МПС у Красных Ворот. В проектах они были утверждены без шпилей. Однако после проезда И. В. Сталина по кольцу «Б» последовало распоряжение о возведении на всех домах шпилей со звездами, что было незамедлительно разработано и осуществлено»²⁵.

Д. Н. Чечулин, А. К. Ростковский и мастерская. Жилой дом на Котельнической набережной Перспектива. 1947 г. ГНИМА–МУАР

Если в здании МПС в результате доработок, переделок и споров с «приданным» соавтором А. Н. Душкин пришел к нарышкинской по стилю версии, в которой венчание и основное «тело» здания слиты в единое целое, то В. Г. Гельфрейх и М. А. Минкус, реагируя на пожелание вождя, поставили на верх своего здания некое сооружение, напоминающее Спасскую (или все же Троицкую?) башню Московского Кремля. Эта башня, выполненная как декоративный павильон, достаточно красива, но все же не слилась с основным зданием и его силуэтом: она слишком мала для несущего ее массивного объема, завершенного то ли нарышкинской аркадой, то ли кремлевскими зубцами.

Проектирование и строительство высотных зданий сопровождалось самыми разными коллизиями и самыми сложными интригами. Об интригах, сопровождавших проектирование здания МПС, пишет жена А. Н. Душкина, Т. Д. Душкина, повествующая о «прикреплении» к ее мужу Б. С. Мезенцева в качестве соавтора («якобы по инициативе Д. Н. Чечулина») и о последующих сложностях внутри мастерской²⁶. Сам Д. Н. Чечулин в своих воспоминаниях тоже говорит об этом эпизоде и подчеркивает свою роль: «Не без трудностей рождалось высотное здание Министерства путей сообщения СССР у станции метро «Лермонтовская». Его проектировал Алексей Николаевич Душкин. Мы обговорили с ним основные характеристики сооружения, предлагаемое образное решение. Душкин взялся за работу горячо. Однако проектные материалы, которые он представил, свидетельствовали об авторской неудаче. То, что было таким выигрышным, новым в его знаменитой работе на станции метро «Маяковская», применительно к огромному архитектурному объему высотного здания МПС оказалось неприемлемым. Поэтому я предложил Душкину взять в соавторы Бориса Сергеевича Мезенцева, человека большого дарования»²⁷.

Тот же Чечулин немного приоткрывает завесу тайны над историей проектирования здания МИДа. Он рассказывает о том, что А. В. Щусев (его учитель) считал, что нужна вертикаль для Смоленской площади, но это мнение встретило сопротивление со стороны В. Г. Гельфрейха. Чечулин пригласил его в свой кабинет и сделал несколько предложений и поправок, причем сказал: «Пока не нарисуете, не уйдете». Гельфрейх начал рисовать в кабинете и решение было найдено на месте²⁸. Этот и другие приведенные эпизоды говорят о сложной и даже опасной обстановке, в которой работали разные по темпераменту и административным дарованиям архитекторы.

Значительную роль в создании высотных зданий сыграли инженеры и конструкторы. Главный конструктором здания МГУ был инженер В. Н. Насонов. Главным конструктором здания в Зарядье был И. М. Тигранов. Каркас высотного здания на Смоленской площади проектировал инженер-конструктор Г. М. Лимановский. Каркасы и другие конструкции «высоток» на Красных Воротах, Комсомольской площади, Котельнической набережной и площади Восстания создавали, соответственно, конструктор В. М. Абрамов, конструктор Е. В. Мятлюк, конструктор Л. М. Гохман и конструктор М. Н. Вохомский. Конструкции гостиницы «Украина» создали конструктор П. А. Красильников и главный инженер проекта И. А. Лучников. Традиция приписывает значительную роль в создании конструкции всех московских высотных зданий В. К. Олтаржевскому, которому в списках авторов официально отводится только роль соавтора А. Г. Мордвинова в проекте гостиницы «Украина». Олтаржевский долгое время работал в США и получил основательные сведения о практике американской архитектуры. Мы пока не знаем, являются ли рассказы о роли этого архитектора очередным мифом, сопровождающим «высотки», или здесь есть рациональное зерно. Следует отметить то обстоятельство, что автором подробной книги обо всех зданиях был именно Олтаржевский, который в своей работе разбирает не столько архитектуру, сколько конструктивные и инженерные вопросы.

В высотных зданиях Москвы был найден некий архетип позднесталинской архитектуры. Вертикальный силуэт высотных зданий просто должен был быть экспортирован как в провинциальные города СССР, так и в столицы стран Варшавского договора, охватившего значительную часть Центральной Европы. Но и в самой Москве к восьми почти каноническим высотным зданиям предлагалось присоединить девятое: в 1952 г. К. С. Алабян и Л. И. Баталов спроектировали величественное здание института Гидропроект на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе, увенчанное нарышкинскими аркадами и шпилем (в следующую эпоху на этом месте построили остекленный параллелепипед – как бы борясь с непостроенной «высоткой»).

В павильонах ВСХВ (Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, переименованной позже в ВДНХ) этот тип повторен самим Д. Н. Чечулиным в павильоне «Зерно» (бывшем павильоне Московской, Рязанской и Тульской областей), построенном в 1954 г., и в главном павильоне (Ю. В. Щуко и В. Г. Гельфрейх), сооруженном в том же 1954 г. Определенный отзвук «высоток» можно обнаружить и в башне московской гостиницы «Пекин», выстроенной по проекту того же Д. Н. Чечулина. Но все эти примеры затмевает помпезный проект Г. А. Захарова, предлагавшего в 1953 г. реконструировать Люсиновскую улицу, обстроив ее шестью одинаковыми высотными зданиями – по три с каждой стороны²⁹.Следует сразу сказать, что «высотки» связаны все же не с чистой классикой, в которой такое симметричное решение возможно, а с нарышкинским стилем и башнями Кремля, то есть и со средневековым мышлением, в котором такая назойливая и дидактическая симметрия невозможна. Приняла бы сталинская культура такое решение – выяснить уже, видимо, не удастся, но этот проект для Хрущева был главной мишенью критики во время исторического Всесоюзного совещания строителей в 1954 году. Очень характерно почти синхронное понимание церковного происхождения силуэтов этих зданий. В своем выступлении на Всесоюзном совещании Н. С. Хрущев сказал, что «архитектор Захаров, например, представил проектные соображения по застройке Большой Тульской улицы такими домами, которые своими очертаниями мало чем отличались от церквей»³⁰. В сталинское время это сходство, как мы уже говорили, никого не смущало, тогда как «начинающаяся «оттепель» вытащила из рукава этот атеистический аргумент в качестве инструмента борьбы с «излишествами» предыдущей архитектуры. Интересно, что некоторые авторы «высоток» пережили борьбу с предыдущим стилем при Хрущеве относительно спокойно (М. В. Посохин, например), тогда как Л. М. Поляков и А. Б. Борецкий из-за своей гостиницы «Ленинградская» были лишены звания лауреатов Государственной (так при Хрущеве переименовали Сталинскую) премии³¹.

Подражания московским зданиям появились в провинциальных центрах России. Сам Л. В. Руднев в своих проектах Дворца Советов в Волгограде (Сталинграде) 1950 г. (совместно с В. О. Мунцем и Л. Б. Сегалом) и Дворца Советов в Воронеже 1951 г. (совместно с В. Е. Ассом) применял очень характерный и абсолютно устоявшийся тип «высотки», но эти здания не были построены³². Очень похожее на московские высотные дома здание Харьковского университета имени Горького проектировалось на рубеже 1940–1950-х гг. архитекторами Костенко, Ермиловым и Жилкиным³³. В Куйбышеве (Самаре) на рубеже 1940-х – 1950-х гг. планировалось сооружение высотного здания для административного корпуса институтов Оргэнергострой и Гидропроект по проекту Н. В. Подовинникова, М. Г. Мошковой и П. А. Щербачева. Проект, выполненный абсолютно «в стиле» московских высоток, не был осуществлен: в 1954–1958 гг. приглашенные в рамках «борьбы с излишествами» ленинградские архитекторы Ю. М. Данилов и Ф. А. Ануфриев снизили высоту и упростили декор фасадов ³⁴.

Из осуществленных подражаний можно назвать похожую башню в Ярославле (1950-е гг., В. Панченко)³⁵. Еще одна «высотка» появилась в Риге, столице Латвийской ССР, где к 1957 г. было построено здание Академии наук Латвийской ССР (О. Тилманис, соавтор В. Апситис). Характерно, что сам тип высотного здания воспринимался как универсальный, а потому воспроизводился почти в тех же стилевых формах, но с легким кивком в сторону национального колорита. Так, например, шпиль наверху рижской «высотки» явно напоминает барочные шпили стоящих неподалеку рижских храмов.

По той же формуле было спроектировано и построено в Варшаве здание Дворца культуры и науки (1951–1953). Это величественное и чуждое Варшаве сооружение было спроектировано автором Московского университета Л. В. Рудневым, а также входившими в проектную группу архитекторами А. П. Великановым, В. Н. Насоновым, М. Е. Рожиным и уже работавшим с Рудневым А. Ф. Хряковым. Здание представляет собой ту же разработку уже ставшего каноническим типа, что и здание гостиницы «Украина». Только в данном случае это авторское повторение с определенными изменениями, не нарушающими, впрочем, стилистической и композиционной общности со зданием МГУ. Есть здесь и некоторые «национальные» намеки: верх здания напоминает польские здания, но одновременно является нарышкинским, то есть происходящим из Польши, связанным с Польшей через Украину. Но это «заигрывание» с контекстом не слишком велико, и здание было воспринято и воспринимается варшавянами как зримое воплощение вторжения иностранного зодчества и идеологии³⁶.

Л. В. Руднев и мастерская. Дворец культуры и науки в Варшаве. Перспектива 1951 г. ГНИМА–МУАР

Еще до завершения строительства московских высотных зданий появились первые отзывы на их облик и их взаимное расположение в городе. Некоторые архитекторы дали свои отзывы намного позже, но еще в советское время. Все они в основном носят панегирический характер и очень рельефно отражают отношение самой эпохи и архитекторов к этой самой заметной строительной и архитектурной инициативе поздней сталинской эпохи. Вот отзыв В. К. Олтаржевского: «Воздвигаемые в Москве по инициативе и замыслу товарища И. В. Сталина высотные здания знаменуют собой новый этап в реконструкции столицы и являются крупнейшим событием в мировой современной архитектуре. Эти здания формируют новый выразительный силуэт города, они создают основу для построения новых архитектурных ансамблей, отвечающих великому значению Москвы – светоча передового человечества»³⁷. И в конце книги опять: «Эти гигантские, величественные сооружения, поднимающиеся своими стройными силуэтами над Москвой, явятся новым памятником нашей социалистической эпохи, эпохи гениального зодчего коммунизма – великого Сталина»³⁸.

Вот возвышенный и лиричный отзыв А. Н. Душкина: «И вот появились в Москве величественные высотные здания. Меня поразила тогда мощность единовременного архитектурного вклада. Москва «подтянулась», высотные здания придали столице особый силуэт, более крупный масштаб. Москва обогатилась красивыми перспективами. Появились прекрасные силуэты с красивыми ракурсами, жизнерадостность в колорите красок, особенно при восходах и заходах солнца»³⁹. И, наконец, все еще по-сталински идеологизированный и недалеко ушедший от Олтаржевского отзыв Д. Н. Чечулина: «В силуэте и пропорциях высотных зданий заложены характерные для Москвы архитектурные традиции, дошедшие до нас через века в выдающихся произведениях русского зодчества: башнях Кремля, стройной вертикали колокольни Ивана Великого, Меншиковой башне, колокольне Новодевичьего монастыря. Неудивительно поэтому, что высотные здания слились с историческим силуэтом Москвы. Велика организующая роль этих сооружений, подчеркивающих кольцевую структуру плана города»⁴⁰.

А вот грустный и как бы разводящий руками отзыв либерального писателя-шестидесятника Виктора Некрасова: «Много говорили в те дни об уместности этих зданий. Сторонники их утверждали, что городу нужны вертикали, архитектурные акценты, что ими были когда-то московские «сорок сороков», сейчас же нужно что-то другое. Противники их, соглашаясь с акцентом, считали, что акценты эти могли бы быть и пониже. Так или иначе, здания были построены и, что там ни говори, создали нынешний силуэт города. А я добавлю – стали памятниками архитектуры первой половины XX века и имеют законное право на доски «охраняется государством»⁴¹.

Сейчас, в начале XXI в., мы по-новому воспринимаем высотные здания Москвы: у нас нет восторга перед социалистической и тоталитарной мощью, выраженной через масштаб и традиционность, но нет уже и столь сильного идеологического и даже физического отвращения по отношению к памятникам жестокого правления Сталина, какое было раньше. Несколько поутих и пафос борьбы против эклектики, неоклассицизма и украшательства в советской архитектуре середины XX в. Конечно, московские (а также рижская и варшавская) высотки навсегда останутся памятниками тоталитарной стилизации и заигрывания с исторической тематикой, памятниками идеологической борьбы сверхдержав. Но самым главным в этих зданиях оказывается не искусствоведческий, не исторический или политический аспект (все они, конечно, присутствуют), а их градостроительное значение. В результате воплощения парадоксального замысла были созданы новый облик и новый силуэт Москвы. Кремль, градостроительная роль которого всегда декларировалась и все еще декларируется, как-то померк и оказался в центре некоей неправильной окружности, которую обозначают семь похожих силуэтов высотных зданий. Вокруг Кремля возник как бы новый Кремль – без стен, но с высокими башнями. Если в Кремле выражалось стремление создать идеальный город, опирающееся на видение Небесного Иерусалима в Апокалипсисе Иоанна Богослова, то сталинские «высотки» воздвигли в Москве еще один Небесный Иерусалим, ярко свидетельствующий о религиозном характере (или религиозных истоках) казалось бы принципиально безбожной идеологии послевоенного СССР. Мы имеем здесь дело с воплотившимся в камень результатом идеологической игры с национальными, русскими ценностями: изучение истории и опора на историю привели к возрождению исторических архитектурных форм в гигантских масштабах, соответствующих самоощущению эпохи.

²¹ Некрасов В. По обе стороны океана. Записки зеваки. Саперлипотет, или Если б да кабы, да во рту росли грибы… М., 1991. С. 235. «Вряд ли кто сейчас помнит, что на архитектурном проекте здания не было остроконечного, в виде шпиля, завершения. Таким, без шпиля, изображен он был и на серии почтовых марок, посвященных московским высотным зданиям. Потом, проезжая как-то мимо, Сталин сказал, что здание выглядит обрубленным, и срочно был достроен шпиль, а к нему соответствующее архитектурное дополнение в виде подставки. Что внутри этой подставки – неведомо. В свое время москвичи, пытавшиеся логически обосновать надстройку, утверждали, что туда вмонтирована, мол, радарная установка. И все становилось на свое место, само высотное здание в том числе».

²² Алексей Николаевич Душкин. Архитектура 1930–1950-х годов: Каталог выставки. М., 2004. С. 258–259.

²³ Олтаржевский В. К. Строительство высотных зданий в Москве. С. 65.

²⁴ Посохин М. В. Дороги жизни. Из записок архитектора. С. 43–44.

²⁵ Алексей Николаевич Душкин. Архитектура 1930–1950-х годов: Каталог выставки. С. 258–259.

²⁶ Жизнь архитектора Душкина. 1904–1977. Книга воспоминаний. М., 2004. С. 114–118.

²⁷ Чечулин Д. Н. Жизнь и зодчество. С. 101–102.

²⁸ Там же. С. 100–101.

²⁹ Паперный В. Культура Два. М., 1996. С. 158–159.

³⁰ Хмельницкий Д. Конец стиля. К пятидесятилетию гибели сталинской архитектуры // Проект Классика. XIII – MMIV. С. 148.

³¹ Посохин М. В. Дороги жизни. Из записок архитектора. С. 52, 110.

³² Мунц В. О. Национальные формы // Архитектор Руднев. М., 1963. С. 76–78.

³³ Харьков: Справочная книга. Харьков, 1953. С. 118, 123.

³⁴ Мошкова М. Г. Самарская площадь // Охрана и изучение памятников истории и культуры в Самарской области. Самара, 1999. С. 248–254.

³⁵ Аметова М. Ярославль. Советская архитектура. Путеводитель // Проект Россия. № 33 (2004/3). С. 87.

³⁶ Зиновьев П. П. Высотные композиции // Архитектор Руднев. М., 1963. С. 91–96; Рудченко О. Дворец культуры и науки в Варшаве // Проект Классика. II (2001 г.). С. 65–67.

³⁷ Олтаржевский В. К. Строительство высотных зданий в Москве. С. 3.

³⁸ Там же. С. 214.

³⁹ Алексей Николаевич Душкин. Архитектура 1930–1950-х годов: Каталог выставки. С. 260.

⁴⁰ Чечулин Д. Н. Жизнь и зодчество. С. 100.

⁴¹ Некрасов В. По обе стороны океана. Записки зеваки… С. 235–236.

<<вернуться

вверх