Доминик Перро: «Мои здания будут стоять вечно»
VIII-MMIII - 27.11.2003

Один из самых известных французских архитекторов, автор Национальной библиотеки в Париже, приехал в Россию по приглашению журнала AD. В рамках выставки «Арх-Москва» он провел мастер-класс и дал интервью главному редактору ПК Григорию Ревзину

Национальная библиотека имени Франсуа Миттерана

Самое известное из ваших зданий – Национальная библиотека в Париже. Четыре одинаковые башни углом и между ними гигантское пустое пространство. Вы спроектировали его в 1989 году, когда еще был жив постмодерн, и проект вызвал шквал критики. В России постмодернизм жив до сих пор. Как вы относитесь к постмодернистской критике таких модернистских структур, как ваша библиотека?

В 1988 году Франсуа Миттеран принял решение строить новую национальную библиотеку. Мы выиграли международный конкурс в 1988, начали работать в 1989 и открыли здание в марте 1995. Что касается полемики, то теперь мне кажется, что это не была полемика с архитектурой. Старая национальная библиотека была очень маленькая, около 400 мест. Люди, которые туда ходили годами – это влиятельные интеллектуалы, и они привыкли считать, что национальное достояние – 10 миллионов книг – является их частной собственностью. У каждого были свои места, свои библиотекари, свои связи. Мы перешли от 400 мест к 4000 – естественно, все эти интеллектуалы были резко против. Но они не могли озвучить свою позицию если ты французский интеллектуал, то должен говорить, что книги принадлежат французскому народу. Невозможно быть интеллектуалом и одновременно мелким собственником. Поэтому вместо программы строительства новой библиотеки они критиковали ее архитектуру. Это единственное, что они могли критиковать открыто. Когда здание сдали в эксплуатацию, надо было перенести книги, наладить систему работы. Но ничего не было продумано для приема публики, для того чтобы открыть библиотеку. Все было прекрасно сделано, но никто не знал, как этим пользоваться. Кроме того, была придумана слишком сложная компьютерная программа, когда по электронному читательскому билету вы должны были и получать книги, и покупать кофе, и проезжать в метро, и еще много всего – своего рода библиотечная кредитная карта. Естественно, ничего не работало. В результате после открытия началась забастовка, и как бы она была против архитектуры. Но очень скоро все организовалось. Сегодня там все работает прекрасно, там пять тысяч посетителей в день. И сегодня никто больше ее не критикует. Я все время жду, что может быть теперь кто-нибудь скажет, что наоборот, какое прекрасное здание, мы были не правы, но почему-то все вообще замолчали.

Возвращаясь к архитектуре. На мой взгляд, вы один из самых жестких модернистов, прямой продолжатель линии Мис ван дер Роэ или Ле Корбюзье – именно эта линия вызывала самую острую критику со стороны постмодернистов.

Как мне кажется, невозможно сделать ничего лучше Миса. Это абсолют, совершенство. Но между нами разрыв. Для Миса главное устремление, главный собеседник – история. Он историчен, он мыслит свои композиции как универсальные формулы, формы, пропорции, выведенные исторической эволюцией архитектуры. Я думаю, что главное отличие классического модернизма от нынешнего в том, что постмодернизм уничтожил историю. И теперь для нас контекст здания – это не история, а география. География в широком смысле – место, фактура ландшафта, пейзаж, небо – вот те структуры, от которых мы отталкиваемся. Это не абсолют, как у Миса, это отношение между формулой и реальностью места, где она появляется.

Кроме постмодернистской критики классического модернизма возникла еще авангардная – именно критика формул. Критика простых геометрических фигур, жестких схем, зданий-коробок. Целые направления – например, деконструктивизм – построили свою программу на отрицании архитектуры, которую вы проповедуете. Такого рода критика – как вы относитесь к ней?

Если говорить о деконструкции, то, на мой взгляд, это скорее концептуальная архитектура. Это работа над абстракцией, попытка лепить пространство, как скульптуру. Это более художественно-теоретическая заявка, чем реальная архитектура. Скажем, библиотека – это не модернистская, а классическая архитектура. В ней нет ничего лишнего. Библиотека – огромное здание, но в нем нет границ, нет стен, нет охраны – это общественный центр, форум. Концепция такова: между четырьмя углами-башнями есть объем, но он пустой – сама библиотека встроена в землю. То есть этого огромного здания нет, остались только углы. Здание одновременно и существует, и исчезает. Деконструктивизм – это скорее стилистическое движение. Есть очень интересные решения, но это именно стиль. Меня стиль не интересует, меня интересует физическое переживание пространства. В Париже издалека вы видите огромное здание, но когда вы подходите к нему, оно исчезает. Вы видите парк, кроны деревьев – города нет. Это не решение классического модернизма, как у Миса. Но это и не деконструктивизм.

Я согласен с тем, что пространство библиотеки скорее классическое. Но классические здания – это то, что стоит 300-500 лет. А у вас очень индустриальные здания, будто бы фабрики. В России считается, что такая архитектурная фактура – стекло, алюминиевый профиль – это технологический мусор, срок его существования максимум 30 лет. Как вы думаете, сколько простоят ваши дома?

По меньшей мере столько же, сколько стоят классические здания. Вот соборы – стоят вечно. Стекло – с ним ничего не происходит. Алюминий, нержавеющая сталь – то же самое. Такое здание может существовать веками. Оно даже не так пачкается, как соборы, которые надо все время очищать. С архитектурной точки зрения это другой вопрос. Я думаю, это вопрос того, насколько здание открыто к трансформациям. Это меня очень интересует. Я думаю, что архитектура, которая выстроена достаточно ясно, позволяет такие трансформации – основная идея все равно остается. Мы можем, скажем, в той же библиотеке выстроить перегородками массу отдельных комнаток, и от этого здание не поменяется. На мой взгляд, современный подход к архитектуре – это именно открытость к трансформациям. И в этом тоже отличие от классического модернизма, который искренне пытался предопределить функцию. Это никогда не получается, но здание от этого не должно исчезать.

Вы участвуете в конкурсе на Мариинский театр. Я представляю себе ваши фасады на фоне Петербурга и представляю себе реакцию петербуржцев, которые, в отличие от вас, вопросом стиля вполне озабочены. Вы не собираетесь как-то менять свою манеру применительно к этому городу?

На мой взгляд, наше решение приспособлено к Петербургу. В том числе и мои сетки. Мне, кстати, они не кажутся такими уж модернистскими – такие сетчатые структуры можно найти и в готике, и в Ренессансе. Что касается Петербурга, там можно использовать эту сетку как «занавес», это достаточно театрально. Кроме того, очень важен цвет, мы очень тщательно продумывали цветовое решение для города... Мне кажется, что учет контекста очень важен, но тут важно соблюдать меру. Если выступать только с предложениями, продиктованными правилами вежливости к контексту, то тогда это не творческий подход. Мы должны предлагать здания, которые не только адаптируются к контексту, но и изменяют его. Что-то должно исчезнуть, и тогда появится новое.

В Цюрихе вы читаете курс под названием «Право на снос» – это как раз про исчезновение ради появления нового?

Это название является провокацией. Просто в таких городах, как Цюрих, все уже застроено. Естественно, никто не собирается реально что-то сносить, но вопрос в том, чтобы воспитать в студентах правильное чувство. Вопрос такой: вы снесли, что вы предлагаете построить на этом месте? Это учит ответственности.

Но если все же сносить – получается лучше?

Конечно!

вверх