VI-MMIII - 26.04.2003
Илья Лежава, Михаил Белов
Устная история. К 20-летию бумажной архитектуры

И только после этого началась эпопея с JA?

Да, потому что вдруг появилась возможность проект послать в Японию. Это зависело от Шуры Зосимова, у которого брат был дипломатом и работал в Японии. Идея возникла такая: он должен был после отпуска ехать в Японию, пусть он просто с собой возьмет тубус и там его сдаст на почте. Мы даже до конца не понимали, что это могло быть по тем временам рискованно. И потом уже, когда вся эта акция прошла - а она была довольно успешной, этот самый проект получил первую премию, - пришло разрешение из Министерства высшего образования на посылку проекта за границу. И поэтому все вдруг стало задним числом легитимно. После этого Союз архитекторов взял на себя инициативу по отправке проектов (тогда же нельзя было просто послать что-то за границу, тогда ксерокс еще делали по заявке и за железной дверью).

А как выглядел обычно сам процесс работы над конкурсами - вне института?

Во-первых, это уже были не такие большие проекты. Условия были два листа 60X80, оригинальная графика и так далее. Поэтому мы работали дома - у меня или у Макса Харитонова, и все-таки мы еще тяготели к общению с Лежавой, я, например, с ним все время советовался. Мне кажется, что на этом проекте в первый раз сложился особый язык: обязательно есть какое-то литературное объяснение всему, что-то вроде персонажа, который идет по этому проекту и рассказывает о нем, а потом сложилась система рисунков, которые передают настроение и среду (то ли метафизическую, толи романтическую), и при этом обязательно образный лист -что-то вроде увража, который хотелось показывать, как произведение станковой графики. Все это сложилось совершенно спонтанно, а потом было подхвачено остальными. На первом конкурсе было, скажем, 8 проектов, а на втором уже 22. Их просматривали секретари Союза архитекторов и перед отсылкой выставляли в Союзе архитекторов. И когда на этом конкурсе уже Бродский и Уткин получили первую премию, началось настоящее умопомешательство: начали делать все... Так что можно считать, что 81-82 годы и были таким Рубиконом, после которого все пошло очень бодро. Начались разные сотрудничества - я, например, сотрудничал просто со всеми, с кем было возможно: с Аввакумовым сделал проекта четыре, с Савиным из Арт-Бля, Игорем Пищукевичем, Димой Шелестом и с Хазановым, конечно. Правда, премии с деньгами почему-то приносили те проекты, которые я делал один. Исключение - общие проекты с Сергеем Бархиным, в которых все получилось так успешно и так комфортно работалось, что мы с ним ностальгируем по тому времени до сих пор, так как крепко сдружились, несмотря на возрастную разницу в 18 лет.

Были ли эти конкурсы какими-то регламентированными и регулярными?

Да, они у М были ежегодные, причем их было сразу два. Один назывался Shankenshiku, а другой Central Glass. Один, как правило, был каким-нибудь чудным жилым домиком, а второй обязательно был связан со стеклом. Потом, когда я попал в Японию, оказалось, что это просто две компании. Shankenshiku по-японски значит "архитектура", и это большая корпорация, которая занимается строительством частных вилл. А Central Glass массово выпускает стеклоблоки. И вот они конкурсы и делали, видимо, в каких-то рекламных целях. Хотя награды отличались: Shankenshiku была вроде престижная (всегда выносили победителя на обложку и всегда давали два разворота), но были меньше премии. "Central Glass" никогда на обложку не давали, но зато там была премия чуть ли не 10 тысяч долларов. По тем временам это просто фантастические деньги. К слову, у нас в 1981 году была обложка, у Брода и Ильи годом позже - "центрогласовые" тыщи. Много лет спустя мне пришлось побывать в Токио, в конторе, где все эти конкурсы когда-то собирались, и там мне рассказывали, какое было потрясение, когда из СССР стало приходить сначала несколько проектов, потом 20, потом 30, потом 300, потом 500, и несколько раз из России приходило больше, чем со всей Японии и, наконец, вообще больше всех. Я помню, что на меня произвела особое впечатление огромная выставка в Союзе архитекторов перед одним из последних конкурсов. Вначале ведь были отдельные премии, потом пересуды, потом стали публиковать информацию о них в журнале "Архитектура СССР", и об этом узнали в провинции. Это была какая-то фантастика: например, в Москву приходили проекты из Владивостока - чтобы потом идти в Японию! На той выставке было больше 500 проектов, было завалено все, все коридоры. Это год 85-86-й, когда еще все почувствовали свободу и не интересовались деньгами. А потом, в 87-м все вдруг кончилось.

Скажите, а неужели никогда не было мысли о какой-то "внебумажной" реализации этих проектов?

Нет, это даже не обсуждалось. Тогда мы жили в немножко другой стране, строили вокруг что-то страшное, и все мирились с этим. На самом деле мы всегда были довольно ироничны и даже циничны. Вообще, честно говоря (может быть, другие будут говорить иначе), для нас это был просто приятный заработок: когда ты самореализуешься, и за это тебе все время платят (я, например, получал премии практически каждый год - как минимум по одной, а то и по три). Чем плохо?

А когда появилось название "бумажная архитектура"?

Оно появилось, когда мы думали, как назвать выставку в журнале "Юность". Я работал у Гутнова, а это была "София" на Маяковке. Там же, на втором этаже сидела редакция "Юности", где работали редакторами довольно приятные люди (драматург Витя Славкин и писатель Юра Зырчанинов, часто бывали режиссеры Васильев и Фоменко), которые с моих слов настолько заинтересовались этой конкурсной жизнью, что решили собрать всех на тот момент ее участников на одну выставку. Главный редактор Андрей Дементьев, большой либерал и поэт, дал добро. Выставка вышла солидная, нам хотелось как-то ее со значением назвать. И когда мы всерьез это обсуждали у Миши Хазанова дома (Хазанов, Аввакумов и я), то его мама Вигдария Эфраимовна предложила: а знаете, вот было в двадцатые годы такое ругательное понятие "бумажная архитектура" -мол, неприличные люди, не строящие (так Леонидова ругали, например). Помню, Аввакумов, работавший тогда с Ассом во ВНИИТЭ, лоббировал предложенное Ассом более интеллигентное название "станковая архитектура". Но мы решили - "бумажная", и баста! А потом это название и прижилось.

<<вернуться

вверх